Олег Нестеров
О записи
Альбом записывался ровно год, было четыре сессии звукозаписи в студии – совсем как в японском фильме: зима, весна, лето и осень – и с каждой из этих сессий в него вошли те или иные песни. А потом была снова зима – это уже на всякие доделки и микширование. Все это время мы только и делали, что охотились за правдой, искали ее, и не отступали, пока не находили. Бывало и так, что получали ее, только вот сами этого не понимали, и продолжали безуспешные попытки ее найти, записывая и записывая ту же песню снова и снова. И лишь полгода спустя осознавали, почему не получается – все оказывается уже давно пришло и существует. Все песни записывали live – просто садились вместе и играли. В итоге из нескольких комнат съехались в одну, чем ближе садились, тем лучше доставали. А затем и вовсе сняли наушники, и стало совсем хорошо.
Процесс записи осложняло и то, что мы работали не только без стороннего продюсера, но даже и без звукорежиссера. То есть мы должны были играть спектакль и сидеть в зале на режиссерском кресле одновременно. Сделать это в принципе невозможно, чем больше отдаешься, тем меньше понимаешь. Поэтому понимать приходилось уже на берегу, и на это уходило значительно больше времени, чем собственно на саму игру.
Песни, когда мы отпустили их на волю и стали разыгрывать, а потом и записывать, стали соревноваться друг с другом, у каждой начал проявлялся свой характер, с каждой в результате связана целая история, но об этом ниже.
О том, как все делали
В самом начале работы мы определили для себя несколько принципов:
1. Принять во внимание, что альбом может быть последним - по разным причинам.
В 48 лет любой альбом может быть последним. И мы делали все, как в последний раз, именно по этому и была правда – врать не имело никакого смысла, лучше было и не затевать все это спустя 14 лет. Скажу за себя лично – может быть, впервые в жизни я отчетливо понимал, что мне есть, что сказать, и я торопился это сделать, и очень боялся, что не успею. Этим ощущением заряжен весь альбом, и разыгрывая некоторые песни, порой становилось страшно и сладко одновременно. Я не мальчик и понимал, чем все это грозит, но это было абсолютно вне моих сил. К этому моменту давно уже шел редкий по драматизму фильм с нашим участием, и я с волнением его смотрел.
Мне было абсолютно все равно, что произойдет на следующий день, когда альбом будет готов. Сложнее приходилось нашим молодым музыкантам, настраиваясь на очередную песню, они говорили: ну что, опять хороним…?
Так было до определенного момента. В Хорватии, в домике у моря, где я искал правду в записанных летом 150 дублях, пришла музыка к заключительной песне – «Тихий гимн». И внезапно фильм кончился, и рубильник выключили – я вдруг вспомнил, что мне нагадали жить до 90 лет, и очень захотелось в это поверить.
2. Ограничить себя во времени, проведенном в студии – как в игровых видах спорта.
Имея собственную студию, самое сложное - не увязнуть в процессе, и не потерять контроль. Не потерять интерес к песне, преследуя какие-то важные задачи – днями искать звук бочки и т.д. И мы решили ограничить себя во времени, проведенном в студии – как в игровых видах спорта. 2х45 и свисток. Футболисты же не кричат после матча зрителям: знаете, а давайте-ка мы еще поиграем, мы ведь ни одного гола сегодня не забили!...
3. Ограничить себя в средствах выражения, чтобы не потерять суть.
Любой современный музыкант не особо ограничен в возможностях – домашние студии, виртуальные плагины, звуковые библиотеки лучших оркестров мира – бери на здоровье. Часто это уводит от главного. Мы очертили вокруг себя круг – как очертил вокруг себя мелом круг герой гоголевского «Вия». То, что было внутри, или попадало в него потом, мы использовали. То, чего там не было, нас попросту не заботило.
О Великой Музыкальной Аскезе
Делая паузу между альбомами в 14 лет, ты явно делаешь попытку еще в этой жизни попробовать что-то сделать иначе. Главное, что с музыкой все эти годы мы не расставались – с моим самым близким другом, партнером по Мегаполису Михаилом Габолаевым мы спродюсировали в студии немалое число музыкальных проектов. Это было время Великой Музыкальной Аскезы – мы сидели в креслах и пропускали через себя бесчисленные музыкальные токи, которые намагничивали нас - некоторые молодили, некоторые старили – но мы только слушали и ничего не делали сами. 14 лет послушания закончилось, и мы вновь одели электрогитары.
О том, почему молчали 14 лет
«Грозу в деревне» мы записали на пике – нас любили, нас крутили, нас приглашали, нам, в конце концов, отвалили кучу денег на запись альбома в одной из лучших студий Европы. Но ситуация была непростая – накануне мы наполовину обновили состав, пришли прекрасные профессиональные музыканты, и мы «отвели их к себе на кухню». То, что они там увидели, в корне отличалось от их представлений, как нужно работать над музыкальным материалом. Было тяжело, процесс подготовки шел мучительно, и однажды мне всерьез захотелось от всего этого сбежать. Тем не менее, альбом состоялся. Самое слабое звено в нем – мой вокал. Во многих песнях я пою не своим голосом, в то время я как раз брал уроки. Ничему не научился, многое потерял.
Этот альбом высосал из нас все силы подчистую, мы были бодры, но абсолютно не понимали, что нам будет интересно дальше. А дальше была девушка Маша. А потом Найк Владимирович. И еще 150 альбомов. И каждый раз было очень интересно.
Годы с 2004-го по 2007-й не помню. По каждому году своей жизни что-то могу сказать: по 1976-му или 1988-му. А этих лет не помню вообще. Потом, одним дождливым вечером в Хорватии, когда в местном супермаркете уже появились елки, мне как-то сразу прочиталось мое будущее. Офиса там не было. Там многого не было. И оказалось так легко обо всем забыть и заниматься только своей музыкой!
Я вновь стал себе интересен как артист. Я вернулся в Москву, встретился с Мишей Габолаевым и все ему рассказал. Он только вздохнул с облегчением – с этого момента все вновь и началось.
